10 августа 1814

На ваш вопрос я отвечу со всей возможной откровенностью. Я любил— люблю — и всегда буду любить вас; это чувство не вполне подвластно моей воле, поэтому я не знаю средства от него, и, во всяком случае, никогда не стану искать такое средство ценой вашего спокойствия.

В начале нашего знакомства мне казалось,— судя по всему, что я видел и что слышал о вас,— чю вы более других женщин способны составить счастье любого мужчины (если он не безнадежно туп или безнравственен); но скоро я услыхал, что сердце ваше не свободно, что вы даже, кажется, счастливо помолвлены с человеком, которого горячо поддерживали все женщины того дома, где я об этом узнал.

Перед лицом столь мощного препятствия и вашей предполагаемой склонности, у меня оказалось слишком много смирения, или гордости, чтобы не докучать вам или просто не претендовать на ваше внимание, пока я не узнал, почти случайно, что сведения о помолвке были ложными. Остальное вам известно; и я не стану докучать вам «рассказом, выслушанным дважды»  и «ничего не значащим».

Каковы были и есть ваши чувства и возражения, я не имею права, да, пожалуй, и желания спрашивать. Для меня довольно того, что они существуют; они не вызывают у меня ни удивления, ни обиды.

Куда бы это годилось, если бы женщина была обязана объяснять причины своего отвращения? Вы полюбили бы меня, если бы смогли; но раз не можете, я не настолько фат, чтобы изумляться такой весьма естественной вещи. Вы спрашиваете, насколько мои чувства к вам угрожают моему душевному спокойствию. Не знаю — не настолько, чтобы нарушить ваш покой или требовать от вашей жалости того, чего я не могу ждать от вашей любви.

Меня прервали — может быть, оно и лучше, когда пишешь на подобную тему.