Милая Августа.

Я с двумя оказиями послал ответы на твое письмо, которое мне вручил м-р Хобхауз. Скроп возвращается в Англию и, возможно, прибудет туда раньше этого письма. Я послал с ним несколько свертков с печатками, ожерельями, шариками и прочим — из хрусталя, агата и других самоцветов — сувениры с Монблана, купленные и привезенные мной оттуда специально для тебя, чтобы ты разделила их между собой и детьми — включая твою племянницу Аду,

для которой я выбрал шарик (из гранита — кстати сказать, мягкой породы — но редкой в здешних местах); пусть катает его и играет, когда подрастет и начнет шалить; дай ей, моей душеньке, также хрустальное ожерелье и что хочешь еще, по твоему выбору.

Остальное — тебе и твоей детворе, особенно Джорджиане, которая прислала мне очень милое письмо. Надеюсь, что Скроп доставит все это в целости, как обещал. Там много печаток и других безделушек. Хочу, чтобы они понравились — их добыли в очень интересном месте (ничего подобного я до сих пор не видал) — не говоря уж о дарителе!

Итак, ты говоришь, что леди Байрон была к тебе «добра, очень добра». Гм! Хорошо, что она добра хоть к кому-то из нас — и я рад, что у нее нашлось достаточно чувства и разума, чтобы остаться твоим другом — ты всегда им была для нее. Недавно я узнал, что она сильно хворала. Я был немало расстроен и огорчен, видит бог — но неважно. Хобауз, однако, сообщает мне, что она сейчас не больна, что она была нездорова, но сейчас ей лучше, и все обстоит у нее хорошо. Я узнал это с облегчением.