Милая Августа, После приезда в Венецию получил твое письмо, помеченное, кажется, 19-м ноября (или, пожалуй, неделей-двумя раньше). Я намерен остаться здесь до весны. Мне здесь нравится. Я встретил приятных людей — а потом, романтика здешних мест, их своеобразие и все ассоциации, обычно вызываемые у нас при знакомстве с Венецией, которая всегда меня привлекала, еще до приезда сюда; и то, что я увидел, меня не разочаровало.

Каждое утро я отправляюсь в армянский монастырь (мужской, дитя мое,— не женский) для занятий армянским языком (тебе, кажется, известно, что по-итальянски я говорю; правда, скорее бегло, чем правильно); если ты спросишь, зачем мне понадобился этот редкий язык, я могу ответить только, что он — восточный и трудный и может меня занять; при моем образе мыслей, тоже восточном и трудном, как тебе известно, эти причины являются достаточными.

Кроме того, я влюбился в очень хорошенькую венецианку двадцати двух лет, с большими черными глазами. Она замужем — а я женат — и это как нельзя более кстати. Мы поклялись друг другу в вечной привязанности, которая длится уже целый лунный месяц, и я влюбляюсь все больше, и моя дама тоже — так она, по крайней мере, говорит.

Она мне не надоедает (а это уже чудо) и мне кажется, что мы с ней составляем одну из счастливейших незаконных пар по сю сторону Альп. Она очень хороша, типичной красотой итальянок, вернее венецианок, и, вместе с тем, больше их похожа на женщин Востока; как большинство ее соотечественников, она обладает талантами и музыкальностью.