Дорогая, говорю тебе правду, я тут ничего не мог поделать; я всячески старался предотвратить эту историю, а теперь положил ей конец. Я не был влюблен, у меня ни для кого не осталось любви; но не мог же я разыгрывать стоика с женщиной, которая проехала восемьсот миль, чтобы доказать мне тщету философии.

К тому же, за последнее время я испытал столько ненависти, что в виде разнообразия согласился принять дар любви (раз на нем так уж настаивали). Теперь ты знаешь об этом не меньше меня, и все кончено. Прошу тебя писать. Я ничего не слыхал о тебе после твоего последнего письма, а с тех пор прошел уже месяц, нет — пять недель.

Я очень мало где бываю, разве только на воздухе,— езжу по суше и по воде, а также в Коппэ, где г-жа Сталь проявила ко мне особое дружелюбие и любезность и (как я слышал) множество раз выдерживала бой, защищая мое, довольно гиблое, дело.

Говорят, что оно наделало не меньше шума по сю сторону Ламанша, чем по ту. Одному небу известно, отчего это так — но мне словно суждено быть причиной раздоров.

Не сердись на меня и верь, что я всегда твой, любящий тебя Байрон