Александр Иванович Эртель знал Огаркову достаточно давно, в то время, когда она была воронежской гимназисткой. Его любовное увлечение не пошло даже после женитьбы — в 1885 году они поженились.

Любовное письмо А. И. Эртель — М. В. Огарковой

22 августа 1883 г. Самара.

«… Не знаю почему — один ли я остался, наедине с самим собою, перечитал ли я внимательно и вдум-чиво «Исповедь» Толстого — повторяю, не знаю отчего, но с самого Саратова я почувствовал, что я во власти новых каких-то мыслей, которые и прежде бывали у меня на дне души, которые и прежде вставали во мне, но прежде нерешительно, робко, смутно, тотчас же отступая и прячась. И вот теперь они пришли и взяли меня в свою власть…»

«Я тебе, кажется, писал, что это за вокзал. Это высокое место, с которого Волга видна верст на 20, и где по вечерам бывает музыка. Всегда от-туда эта Волга производит на меня грустное впечатление. Но теперь я не скажу тебе, что она сделала со мной, эта Волга. Я тебе не писал в точности своих впечатлений; мне самому мысли мои были еще не ясны и казались простой хандрой. Но видишь ли, в чем дело: она, т. е. Волга, и музыка, и все в тот вечер —  душу они мне перевернули.»

«Вот такой я приехал сюда… Ждал жадно от тебя письма, не получил. И когда первые дни не получил от тебя письма, то вдруг перестал ждать и жадно стал читать «Войну и Мир», «Анну Каре-нину», «Исповедь»…»

«Я счел дни и увидал, что письмо должно было быть, что я тебя просил написать поскорей, по-скорей… И беспокойство, загоравшееся во мне, на вре-мя отогнало мои мысли:  я решил дать тебе  телеграмму и кстати уж съездить самому в Самару.ехать туда нужно через Сколково. В Сколкове мне Сумкина передала твое письмо от 14, оно где-то заваля-лось на почте и получено только 21. Я из него увидал, что ты сердишься на меня. Или, лучше сказать, что я тебя огорчил, и тогда же я решил собраться с мыслями и написать тебе все подробно. И как тебе сказать — я сознавал, что я виноват пред тобою, но не мог, физически не мог этим мучиться, потому что та полоса душевного отчаяния забирала меня всего без остатка, и воображение мое не отзывалось ни на что с такою яркостью, как отзывалось оно, рисуя мне мою немощь, бессмысленность моего существования, мою глупую и заносчивую самонадеянность…»